С донесением о своевольном и неуважительном обращении учениц-католичек VI-го класса с иконою в классе Закона Божия
До сведения моего дошло, что в пятницу 4-го текущаго февраля ученицы римско-католическаго исповедания шестого класса Слуцкой частной женской гимназии А.Струковскаго, числом 7, ожидавшия прихода на 6-й урок законоучителя ксендза Гродиса, который давал 5-й урок во вверенной мне гимназии, позволили себе снять висевшую высоко в углу между двух стен икону Спасителя, бросали ее по классу и, наконец, забросили так, что ее нельзя было найти; только через два дня она оказалась в находящемся в том же классе шкапчике для работы по рукоделию, откуда была вынута и перенесена на прежнее место.
Об этом происшествии мне заявил 11 февраля законоучитель православнаго исповедания священник Геннадий Захаревич, которому пожаловались на кощунственное обращение с иконою ученицы православнаго исповедания пятаго класса. 11-го того же февраля я конфиденциальным отношением просил г. Струковскаго сообщить мне в скорейшем времени и с возможною подробностью, насколько верны дошедшие до меня слухи об означенном происшествии, и обнаружены ли виновныя в этом ученицы; 12-го же февраля мною, пока г. Струковский опрашивал учениц-католичек старших классов в свободном классе, был осмотрен класс Закона Божия римско-католическаго исповедания, при чем оказалось, что икона Спасителя, вставленная с металлическим окладом в деревянный киот за стеклом, находится на прежнем месте и висить так высоко, что ее можно было бы достать лишь со стола поставивши на него еще стул; стекло киота цело, и следов повреждений на иконе не видно. Судя по целости стекла, ксендз Гродис, который строго осуждал учениц-католичек за непозволительное обращение с предметом священнаго почитания для других (хотя икона Спасителя написана принятым у православных стилем, ксендз Гродис, как заметил и я на уроке его 15 декабря 1910 года, помещает свой стул и столик под этой иконой, ничуть не сторонясь от нея), высказывал убеждение, что ученицы-католички, оставаясь 4-го февраля в классе одни без надзора, из шалости сняли икону с гвоздя и запрятали ее в упомянутый шкапчик. Тем не менее описанный случай вызвал негодование учениц не только православнаго, но и инославных исповеданий и, как говорят некоторые, возбудил в городе разные толки, преувеличенные фантазией. Г.Струковскому предстоит выяснить этот случай, о котором долгом считаю почтительнейше донести Вашему Превосходительству вследствие предложения наблюдать за содержимой им гимназией.
Затребовать от Струковскаго подробнаго донесения о кощунственном поступке учениц и запросить, почему об этом поступке не было им немедленно донесено в округ. Также запросить, каким образом могли быть оставлены без надзора в классе ученицы его гимназии. Предложить директору Якушевичу произвести лично тщательное разследование происшествия для установления того, было ли действительно совершено кощунство.
Считаю долгом донести Вашему Превосходительству о бывшем в заведываемой мною гимназии случае исчезновения из класса иконы православнаго письма, с подробными сведениями как о самом факте, так и о характере его — в виду распространившихся слухов о кощунственном якобы похищении иконы ученицами-католичками. Как видно из нижеизложеннаго, случай сам по себе был незначительный и вовсе не имел характера какого-то нибыло поругания православной иконы.
Исчезновение иконы с ликом Спасителя (небольшая, в киоте, со стеклом) имело место в классе Закона Божия для учениц католическаго исповедания. Другой иконы в этом классе не было, так как ни ученицы, ни ксендз-законоучитель ни разу и не заявляли о желании иметь особую, католическую икону.
Отсутствие иконы было усмотрено впервые 1 февраля, во вторник, сторожем гимназии, который в этот день занялся по моему приказу, очисткой стен от сделанных, очевидно, ученицами в ожидании начала уроков надписей незначущаго содержания (имена подруг, фамилии).
На следующий день уроков не было (2 февраля — праздник Сретения) и только в четверг сторожа сообщили мне о пропаже иконы и тогда уже стали говорить о ней в гимназии. В виду слухов, что икона есть и скрыта, по видимому, в гимназии, с указанием на католичек, я счел обязанностью прежде всего просить ксендза, пользующагося большим авторитетом у учащихся, поговорить с ученицами-католичками, с целию расположить их к сознанию и открытию правды.
Ксендзу виновных узнать не удалось, но он вынес убеждение, что икона снята ученицами, которыя вполне сознают легкомыслие поступка и уверяют, что икона цела, находится в гимназии и будет возвращена.
Так прошли четверг и пятница. В субботу пред уроками учительница рукоделия г-жа Адамова, придя в класс Закона Божия, открыла шкап, чтобы взять работы и увидела на верху икону, лежавшую под полотенцем. Икона оказалась в полной целости и сохранности и была повешена на своем месте.
В виду распространившихся в городе слухов о кощунственном, якобы, похищении и даже уничтожении иконы, и для установления истинной картины и характера происшествия я собрал в субботу учениц-католичек старших классов (V-VII), чтобы узнать у них правду и найти виновных. Ученицы искренно признавали некорректность поступка, объясняли его необдуманностью и легкомыслием, удостоверяли, что иконы не бросали, никуда не уносили, и никакому поргуанию не подвергали, а лежала она в шкапе; но кто это сделал — затруднялись сказать, по понятному чувству подружества: “пускай сама скажет”, “она должна сказать” говорили они.
Сказали только, что это сделала ученица VI класса. Так как на лицо было только 3 ученицы этого класса (всех 9), то я просил всех учениц VI класса придти на другой день, надеясь получить подробныя сведения и сознания. Но еще в тот же день, после обеда, ко мне пришла ученица VI класса Мыслицкая, с подругою, и заявила, что она желает сознаться, что виновата она. Мыслицкая рассказала искренно, как и зачем она это сделала, давая нужныя разъяснения на мои вопросы. […]
В понедельник, к концу 1-го урока, когда у них бывает немецкий язык, не изучаемый ею, она пришла в гимназию и зашла в открытый класс Закона Божия. Там были еще две гимназистки. Она хотела вытереть на стене высоко написанное свое имя, для чего влезла на учительский стол и еще стул. Она стала смотреть на висевшую тут же икону, а стоявшие внизу ученицы стали просить ее показать, как икона “отворяется”. Тогда Мыслицкая сняла икону, и ее стали разсматривать. В это время послышался звонок и шум в коридоре. Она растерялась, не надеясь уже успеть повесить иконы на место, и бросилась к шкапу в каменной стене, в котором хранились работы по рукоделию и который легко было открыть без ключа, лишь толкнув дверку рукою. Туда она положила икону между бельем. [пометка карандашом сбоку: сомнительно].
Она отрицала какое-бы то нибыло неуважительное обращение с иконой. Она молчала потом, надеясь, что икона будет найдена другими и боясь выдать себя. На дополнительный вопрос она пояснила, что уже потом, в пятницу, она, безпокоясь, что иконы не находят и желая облегчить это, опять зашла в класс и незаметно переложила икону на верх белья, прикрыв ее полотенцем. Последнее обстоятельство находит себе подтверждение в показании г-жи Адамовой, которая вспоминает, что зайдя как-то пред субботой в этот класс, она застала там Мыслицкую, которая почему-то сильно сконфузилась и покраснела. На другой день икона и была найдена в шкапу учительницей Адамовой.